Глава 12. Связка “симптомы – синдромы”
Самостоятельность шизофрении в качестве нозологической единицы, как и
существование ее вообще, всегда являлось предметом жестких академических споров.
В отечественной психиатрии спектр понимания шизофренного заболевания
представлялся весьма разнообразным. Он варьировал от полного отрицания болезни
(А.Л.Эпштейн, А.С.Чистович), через ограничительное ее принятие с однозначными
клинико-диагностическими критериями и оговорками о субстратно-мозговой
интерпретации симптомов (И.Ф.Случевский), до широких и достаточно размытых
толкований процесса на основе закономерностей феноменологической трансформации
психопатологических синдромов (А.В.Снежневский).
Как я уже отметил, вышеприведенная диагностическая триада выгодно отличается
от других критериев шизофрении, т.к. она, во-первых, включает нозоспецифические
симптомы негативных расстройств; во-вторых, симптомы эти конкретны, осязаемы и
однозначны, их легко обнаружить что называется “у постели больного”. В
частности, они куда как диагностически предпочтительней широко декларированных,
но крайне неудачных из-за своей аморфности, дефицитарных шизофренных синдромов,
обозначаемых как “дисгармония психического склада” (А.В.Снежневский)
и “редукция энергетического потенциала” (К.Конрад).
Видимо, самым признанным до настоящего времени был и остается
клинико-нозологический подход к болезни, основанный в разделе ее диагностики на
отмеченной триаде симптомов плюс блейлеровский аутизм. В последние десятилетия к
ним добавилась констатация шизофренных когниций.
Те психиатры, которые предпочитают в диагностике шизофрении и других психозов
симптомологию синдромологии, делают акцент на определенность и
однозначность симптомов, считают их клиническими единицами первого порядка,
непосредственным проявлением болезни, главными признаками патологического
состояния организма. Разумеется, симптомы и синдромы заболевания не
противопоставляются друг другу. Более того, вторые рассматриваются как результат
сложного синтеза первых. Конечная синдромологическая картина не есть сумма
случайных совпадений, но единая группа закономерно связанных между собой
симптомов, определяющая психический статус больного...
Увы!... Реальная ситуация не столь проста и безоблачна. В пику
приверженцам симптомологического подхода, “синдромологи”, если так можно
называть, прежде всего, последователей А.В.Снежневского, отрицают какую-либо
важность отдельного симптома, вырванного из всей клинической картины. Они
считают симптом признаком многозначным, с ограниченной диагностической
ценностью. Последняя возрастает лишь в совокупности и взаимосвязи с остальными
симптомами в симптомокомплексе, т.е. синдроме.
Синдром статичен лишь в данный момент времени, но динамичен в течение
болезни. Ее развитие сопровождается увеличением числа симптомов, возникновением
новых, изменением их взаимоотношения или, по-другому, превращением одного
синдрома в другой, что отражает патогенез процессуального заболевания.
Из синдромов и их последовательной смены (синдромотаксиса)
складывается клиническая картина болезни, стереотип развития патологического
процесса. Он по-своему специфичен для каждого отдельного заболевания.
Таким образом, определенная смена синдромов в развитии болезненного процесса
обладает наибольшей нозоспецифичностью (прежде всего для шизофрении). И именно
синдром со своей характерной динамикой является диагностической единицей первого
порядка.
Неоднозначное толкование связки “симптомы – синдромы” когда-то послужило
причиной жесткого теоретического противоборства психиатрических школ, прежде
всего Петербургской (Ленинградской) и Московской. Тогда же принципиальность
различия взглядов и весомость взаимоисключающих аргументов так и не позволили
отдать предпочтение какой-либо из спорящих сторон.
Между тем среди причин научных расхождений есть, как ни странно, чисто
языковая. Так, в “Руководстве по психиатрии”, выпущенном Московской школой
А.В.Снежневского, слово “синдром” расшифровывается как “совместный
бег” (симптомов), видимо, из конструкции двух греческих слов (в латинской
транскрипции) syn – совместный и dromos – бег.
При всей привлекательности такого толкования истина намного дороже. Уверен,
что ни древние, ни “новые” греки не стали бы придумывать сложнокоренные термины
для описания клинических состояний в угоду новомодным представлениям об их
сущности. На самом же деле название “синдром” восходит к иному греческому слову
(также в латинской транскрипции) – syndrome – что означает “скопление”.
Речь, естественно, идет не о лингвистических недоразумениях, а о расхождениях
смысловых и принципиальных. Скопление – всегда аддитивно, а для неаддитивных
понятий, т.е. несводимых к сумме слагаемых элементов, требуется какое-либо
другое обозначение. Например, можно обратиться к сущностно-философской категории
“феномен”.
Впрочем, само словосочетание “психопатологический синдром”
имеет многосмысловое содержание, а именно:
Понятие, которое в любом контексте включает сумму симптомов (скопление).
Целостная клиническая картина болезни на данный ее момент (поперечник).
Взаимосвязь и взаимозависимость элементов данного состояния (структура).
Характер каждого отдельного симптома в зависимости от его причин и условий
реализации (генезис).
Неаддитивность и целесообразность данного состояния, его автономность
(феноменология).
Кроме того существует и чисто номенклатурное использование термина “синдром”,
когда он применяется в качестве названий (чаще эпонимических) для отдельных
нозологий (синдром Каннера, синдром Корсакова, невролого-психопатологический
синдром Жиля де ля Туретта и др.).
(Прочие семантические характеристики дефиниции “синдромы”, а также принципы
их систематики с включением в соответствующие шкалы и “круги” – см. в гл. 13).
Однако сейчас все более употребительным становится английский термин
“паттерн” (pattern – образец, модель), который, не вполне в соответствии с
дословно точным переводом, используется в качественном смысле “перечень
взаимозависимых признаков (расстройств)”, тождественном понятию (неаддитивный)
“синдром”.
[В качестве отступления: безобидный, на первый взгляд, лингвистический
(этимологический) анализ иногда может привести к неожиданным и шокирующим
результатам, в т.ч. косвенно связанным с психиатрией.
Иудейский город Бейт Лэхм (ивр. – Дом Хлеба) известен во всем христианском
мире как Вифлеем и место рождения Иисуса Христа. В честь библейского названия
города и Св. Марии, матери Христа, когда-то в пригороде Лондона был основан
монастырь Вифлеемской Божьей матери (Вифлеемское аббатство), а позже (в 1537
году) на его территории открыта одна из первых психиатрических лечебниц. Ее
английское название – Bethlehem Hospital – в русский язык пришло в искаженной
форме и в виде нарицательного обозначения любого сумасшедшего дома – “Бедлам”.
Таким образом, лингвистические экскурсы в результате игры слов, воображения и
“филологической порчи” (выражение Ю.В.Каннабиха), приводят к опрометчивому
выводу о том, что Спаситель родился в Бедламе… При желании в последней фразе
можно найти символический, и даже пророческий оттенок. Имеется в виду неизбывная
надежда, что Истина в психопатологии, в конце концов, родится из хаоса и
неразберихи, и наша наука перестанет быть на втором месте по точности после
богословия].
|