Глава 46. Причинность шизофрении. Перспективы общей теории шизофрении

Трактовка каузальности шизофрении, при которой биологические и психологические факторы выстраиваются в линейный ряд по принципу “равноправия”, не выходит за рамки представлений о простой аддитивности, почему она и неприемлема. С другой стороны, исчерпывать природу шизофренической болезни как биологическим субстратом, так и психогенным ее происхождением, равно несостоятельно. Таковы исходные пункты причинностных (клинического, общебиологического и социально-психологического) анализов проблемы шизофренической болезни. Неразрешимость вопроса привела к необходимости рассмотрения его на общеметодологическом уровне вплоть до феноменологии символов сознания.

Приведенный ранее краткий методологический анализ, разумеется, не может претендовать на всю требуемую глубину и академичность. Но даже он неоспоримо свидетельствует о том, что причинность шизофрении интимно переплетена с природой человеческого сознания, коррелирует с его лингвистическим семиозисом и когнитивными функциям, а также связана с популяционной целесообразностью. Последняя не видна при анализе индивидуального больного, тем более при изучении его мозга. Равно с этим психическое не есть только индивидуальное, но детерминировано семиотическими языковыми знаками, неприурочено к объекту/субъекту символов сознания и модифицируется социумом.

Создание адекватного концептуального каркаса для подхода к проблеме шизофрении необходимо включает общеметодологический уровень и его категориальный аппарат оперирования. При этом особое значение имеет оценка когнитивной деятельности уровня философской категории “сознание”.

Принципу целесообразной активности отвечает организация работы мозга на основе построения целесообразных функциональных систем, эффекта вознаграждения и регуляции гомеостатических механизмов.

Протекание интеллектуальных процессов также осуществляется системами, функционирующими по принципу целесообразной активности и оптимальной стереотипности. Обусловлено это тем, что энергетической основой психической деятельности служат биологические мотивации, осознание и удовлетворение которых социально преломляется и опосредуется. [Корреляция шизофренных феноменов – “социальная некомпетентность” и “биологическая (инстинктивная) недостаточность” – определена теми же причинами].

Нейродинамические процессы обеспечения психической деятельности являются самоорганизующимися и самоуправляемыми, т.е. относятся к классу “системных”. Собственно же психические (и психопатологические) явления выступают на личностном, социально детерминированном уровне оперирования смысловой, “чистой” информацией, семиотически инвариантной (независимой) по отношению к нейродинамическим сигналам. Таким образом, личностный уровень психической организации в норме и патологии представляет собой целесообразную неаддитивную систему, отнюдь не жестко коррелирующую с физиологическими и, тем более, патофизиологическими механизмами обеспечения. Причем, если допустимо считать, что при экзогенно-органических душевных заболеваниях способность личности воспринимать и оперировать информацией в “чистом” виде ухудшается или извращается в связи с первичными нарушениями в кодирующих системах головного мозга, то при эндогенной психопатологии такие нарушения являются вторичными и вызываются первичной дезадаптацией психического склада на сознательно-личностном (семиотически-символическом) уровне.

Все перечисленные моменты исключительно важны для понимания сущности психопатологии при шизофрении.

Познавательная деятельность в норме также осуществляется с помощью целесообразных механизмов, одним из которых выступает высокая степень избирательности привлечения (актуализации) сведений из памяти для соотнесения с информацией извне и опосредования ее. Тем самым определяется оптимальность когнитивных (перцептивных и мыслительных) процессов, структурируется символика феноменов сознания.

Однако, как заметил Гегель, “противоречие есть критерий истины, отсутствие противоречия – критерий заблуждения”. Однозначности принципа функционирования познавательных процессов нет. В частности, патопсихологический механизм, лежащий в основе своеобразия интеллектуальной деятельности при шизоидии и шизофрении заключается, как указывалось, в ухудшении актуализации сведений из памяти ввиду их формализации, т.е. утраты прагматического контекста. В итоге расширяется объем привлекаемой информации, возрастает вероятность малозначимых ее элементов. В силу этого жесткая, целесообразно-необходимая стереотипия мышления нарушается, появляется способность к нетривиальному выбору, инаковосприятию, инакомыслию, “хилиастическому” языку и символике. Способности такого рода, подчас, обеспечивают немалый “выигрыш” и могут стать фактором успеха всего процесса познания. (“Гениальность” в качестве характеристики данного варианта протекания когнитивных процессов не есть его уникальная дефиниция, поскольку она не ограничивается шизоидной патопсихологией и не исчерпывается ею: все пудели – собаки, но не все собаки – пудели).

Конституциональная принадлежность указанного патопсихического механизма и нетривиального образа мышления отражает неслучайность его возникновения, его объективную обусловленность саморазвитием сознания в сторону самопознания. Издержкой же этого явления выступает возможность возникновения душевного заболевания – шизофренической болезни. Конституционально-биологическая (инстинктивная) несостоятельность приводит к некомпетентности социальной и к возможности запуска эндогенного процесса. Такая возможность и была ранее обозначена как системная “организация” процессов, дезорганизующих психику, с ее последующей деградацией вплоть до слабоумия.

Концепция человека и человеческого сознания в качестве форм оптимальной приспособляемости очень мало применима к шизофренному образу мышления и бытия, поскольку в них происходит нарастающее отчуждение от биологических мотивов и функций обеспечения стабильности с развитием в целях самосохранения. Между тем данный способ протекания интеллектуальных процессов обладает важным преимуществом в абстрактно-познавательной (когнитивной, символической, “хилиастической”) сфере деятельности.

Напрашивается вполне позитивный вывод: мрачный и мистический агностицизм экзистенциалистских идей, декларирующих “наиболее совершенное познание и самопознание через саморазрушение и смерть” (аутохтонность аутистического саморазрушения) сменяется новым гносеологическим звучанием, полным целесообразного смысла.

Действительно, доминирующая роль внутренних причин шизофренной болезни, которая вытекает из факта саморазвития психических процессов в индивидуальном и историческом аспектах, каким-то весьма существенным образом совпадает со становлением, усложнением и совершенствованием познавательных возможностей у человека. Этот факт весьма ярко наблюдается в “пограничных преображениях” внутренних свойств познающей системы. Однако за их пределами следует либо деструкция системы, либо новые спонтанные акты ограничения степеней свободы с оптимальным выбором однозначности, т.е. новой необходимости восприятия, мышления и действия. Путь “возрастающей энтропии” сменяется системными актами негэнтропического свойства. При этом обеспечивается необходимый континуум развития. Целесообразный план шизофрении не может быть раскрыт без учета обоих указанных и взаимосвязанных моментов.

Во внутреннем мире шизофренных свойств и отношений принято усматривать только признаки болезненного ущерба и упадка. Следовало бы, однако, обратить более пристальное внимание на преимущества информационных процессов у личности больного, претерпевающей структурно-динамическое преобразование своей душевной организации.

Клиницистам хорошо известно, что инициальный период шизофренического процесса часто совпадает с обнаружением необычайной талантливости, поразительной нетривиальности в выборе направления, формы и содержания интеллектуальной деятельности, с неким “высвобождением” личности из уз общепринятых стандартов, стереотипа мышления, восприятия и чувствования. В то же время такое чаще бывает “на грани”. Но и текущая болезнь при всех ее негативных проявлениях обычно оставляет неиспользованным огромный потенциал психики страдающего пациента.

Изложенные тезисы подтверждается историей отношения общества к душевнобольному, отраженной в таких киношедеврах последних десятилетий как “Полет над гнездом кукушки”, “Человек дождя” и “Игры разума”. Трансформация антипсихиатрической идеи киноленты Милоша Формана (для России “картинка” фильма осталась недостижимо “психиатрической”) в гуманистическую направленность фильма Барри Левинсона и в реальность преодоления фатального исхода шизофрении в картине Рона Говарда, красноречива всецело. Неприятие “системы” и обличительный пафос произведения К.Кизи и М.Формана сменяется теплотой, любовью и терпеливым отношением к чудаковатости аутиста Рэймонда. Понимание высокой ценности особенностей склада психики Нобелевского лауреата Джона Нэша, красоты его разума (оригинальное название фильма – “A Beautiful Mind”) не оставляет сомнений в пагубности применения традиционных форм лечения (шоковое, нейролептики) в подобных случаях.

Однобокая трактовка причинности и сути шизофренического заболевания, сводимая к субстратной биологической модели и к ее антиподу – непознаваемому феноменологическому сфинксу (или монстру), одинаково несостоятельна для определения столь многообразного процесса. Не способна она и к какому-либо вразумительному объяснению позитивных, общечеловеческих сторон болезни, целесообразной сущности и трансцендентальности (лат. transcendentis – выходящий за пределы) ее конституционального фундамента.

Примитивизм обоих подходов роднит их в одном – в приемлемости психофармакологического воздействия на все виды и формы психопатологических явлений, будь то нейрохимические отклонения или же феноменологические (патологические?) синдромы. Однако обнаруженный глубинный смысл эндогенного заболевания и его гуманитарная значимость диктуют иные определения исследуемой болезни.

Шизофрения – один из двух вероятных скачков в судьбах человеческого познания: либо в сторону последовательного и (или) эвристического раскрытия сущности вещей, либо в область клинических проявлений. Таков целесообразный путь саморазвития самопознающей системы на пути к наиболее идеальному “удвоению” мира.

Этот вывод может иметь двоякое значение: во-первых, указанная трактовка шизофрении представляет собой верифицирующую модель системной методологии, чем определено ее гносеологическое звучание. Во-вторых, и это главное, представленное объяснение причинности и сути процессуального заболевания, при условии его дальнейшей академической (в лучшем смысле слова) разработки, может претендовать на концептуальную градацию решения вопроса; иначе – на его переход с уровня рабочей гипотезы в ранг адекватной научной теории. Шизофренная болезнь здесь выступает в форме “жертвования” или “издержки” познавательной деятельности, что свидетельствует о риске и критических моментах становления когнитивных процессов.

Информационная многозначность, в которую вовлекается сознание человека, предшествуя иногда катастрофическому распаду, не может, тем не менее, считаться принадлежностью только болезни, которая в свою очередь не является неотвратимой, если учесть все множество факторов, приводящих к столь чрезвычайному сдвигу.