ГЛАВА II
К своему великому изумлению, я однажды сделал открытие, что ближе к истине
стоит не взгляд врачей, а взгляд профанов, наполовину окутанный еще
предрассудками. Дело в том, то я пришел к новым выводам относительно сновидения,
после того как применил к последнему новый метод психологического исследования,
оказавший уже мне большую услугу при решении вопросов о разного рода фобиях,
навязчивых и бредовых идеях и пр. Многие исследователи-врачи справедливо
указывали на многообразные аналогии между различными проявлениями душевной жизни
во время сна и различными состояниями при психических заболеваниях наяву; так
что мне уже заранее представлялось небесполезным применить к объяснению
сновидения тот способ исследования, который оказал услуги при анализе
психопатических явлений. Навязчивые идеи и идеи страха так же чужды нормальному
сознанию, как сновидения - бодрствующему; происхождение тех и других для нашего
сознания одинаково непонятно. Что касается представлений, то выяснять их
источник и способ возникновения побуждал нас практический интерес; опыт показал,
что выяснение скрытых от сознания путей, связывающих болезненные идеи с
остальным содержанием сознания, дает возможность овладеть навязчивыми идеями и
равносильно устранению их. Таким образом, примененный мною к объяснению
сновидений способ берет свое начало в психотерапии.
Описать его легко, но пользоваться им можно лишь после известного навыка. Когда
хотят применить этот способ к другому лицу, например к страдающему страхом
больному, то последнему предлагают обыкновенно сосредоточить все внимание на
своей болезненной идее, но не размышлять о ней, как он это часто делает, а
стараться выяснить себе и сообщать тотчас врачу все без исключения мысли,
которые ему приходят в голову по поводу данной идеи. Если больной станет
утверждать, что его внимание ничего не может уловить, то необходимо энергично
заявить, что такого рода отсутствие круга представлений совершенно невозможно.
Действительно, вскоре у больного начинает всплывать ряд идей, за которыми
следуют новые идеи; однако больной, производящий самонаблюдение, при этом
обыкновенно заявляет, что выплывающие у него идеи бессмысленны или не важны, не
относятся к делу и пришли ему в голову совершенно случайно, без всякой связи с
данной задачей. Уже теперь можно заметить, что именно эта критика со стороны
больного была причиной того, что данные идеи не высказывались и даже не
сознавались им. Поэтому если удается заставить больного отказаться от всякой
критики по поводу приходящих в голову мыслей и продолжать отмечать мысленные
ряды, выплывающие при напряженном внимании, то можно получить достаточный
психический материал, который явно примыкает к взятой в качестве задачи
болезненной идее, обнаруживает связь последней с другими идеями и дает
возможность при дальнейшем исследовании заместить болезненную идею какой-либо
новой, вполне гармонирующей с остальным содержанием психики.
Здесь я не могу подробно останавливаться на лежащих в основе этого опыта
предпосылках и на выводах, которые можно сделать из его постоянных успехов;
можно только указать, что всегда возможно получить достаточный для исчезновения
болезненной идеи материал, если обращать внимание именно на "нежелаемые"
ассоциации, "мешающие мышлению" и отстраняемые обыкновенно самокритикой
больного, как бесполезный хлам. Когда желают применить этот метод к самому себе,
необходимо при исследовании немедленно записывать все приходящие случайно в
голову и непонятные сначала мысли.
Теперь посмотрим, к каким результатам приводит использование изложенного метода
при исследовании сновидений. Для этого пригоден любой пример. Однако по
определенным мотивам я возьму свое собственное сновидение, краткое по содержанию
и в воспоминании представляющееся мне неясным и бессмысленным; содержание его,
записанное мною немедленно по пробуждении, следующее:
"Общество за столом или табльдотом(*)... Едят шпинат... Г-жа Е.Л. сидит рядом со
мною, вся повернувшись ко мне, и дружески кладет руку мне на колено. Я,
отстраняясь, удаляю ее руку. Тогда она говорит: "А у вас всегда были такие
красивые глаза..." После этого я неясно различаю как бы два глаза на рисунке или
как бы контур стеклышка от очков..." Это - все сновидение или, по крайней мере
все, что я могу о нем вспомнить. Оно кажется мне неясным и бессмысленным, а
больше всего странным. Г-жа Е.Л.- женщина, с которой я был просто знаком и,
насколько я сознаю, близких отношений никогда не желал; я уже давно не видел ее
и не думаю, чтобы в последние дни о ней шла речь. Сновидение мое не
сопровождалось никакими эмоциями; размышление о нем не делает мне его более
понятным.
Теперь я без определенного намерения и без всякой критики буду отмечать
приходящие мне в голову мысли, выплывающие при самонаблюдении; для этого полезно
разложить сновидение на элементы и отыскивать примыкающие к каждому из них
мысли.
Общество за столом или табльдотом. С этим связывается воспоминание о небольшом
переживании, имевшем место вчера вечером. Я ушел из маленького общества в
сопровождении друга, который предложил взять карету и отвезти меня домой. "Я,-
сказал он, - предпочитаю карету с таксометром; это так занимательно: всегда
имеешь перед собой что-то, на что можно глядеть". Когда мы сели в карету и кучер
устанавливал таксометр, так что стали видны первые шестьдесят геллеров, я
продолжил его шутку: "Мы только сели и уже должны ему шестьдесят геллеров".
Карета с таксометром напоминает мне всегда табльдот; она делает меня скупым и
эгоистичным, ибо непрестанно говорит о моем долге; мне все кажется, что долг
слишком быстро растет, и я опасаюсь, как бы мне не хватило денег, подобно тому
как за табльдотом я не могу отделаться от смешного опасения, будто я получу
слишком мало, если не буду заботиться о своей выгоде. В отдаленной связи с этим
я продекламировал: "Вы сами жизнь даете нам; бедного вы делаете должником".
(*) Табльдот - общий обеденный стол по общему меню в пансионатах, в гостиницах,
на курортах. - Примеч. ред. перевода.
Другая возникшая у меня мысль по поводу табльдота: несколько недель тому назад
за общим столом в гостинице одного тирольского горного курорта я сердился на
свою жену за то, что она, по моему мнению, была недостаточно официальна с
некоторыми соседями, с которыми я не хотел иметь ничего общего. Я просил ее
интересоваться больше мною, чем посторонними. Это - все равно, как будто меня
обошли за табльдотом. Теперь мне приходит в голову противоположность между
поведением моей жены за столом и поведением в моем сновидении г-жи Е. Л.,
которая вся повернулась ко мне.
Далее: я замечаю, что сновидение является воспроизведением небольшой сцены,
происшедшей между мной и моей женой еще до женитьбы, во время моего ухаживания
за ней. Нежное пожатие руки под скатертью послужило ответом на мое письмо с
серьезным предложением. Но в сновидении жена моя замещена чуждой мне г-жой Е. Л.
Г-жа Е. Л. - дочь одного господина, которому я был должен. Не могу при этом не
заметить, что здесь обнаруживается неожиданная связь между элементами сновидения
и приходящими мне в голову мыслями. Если следовать за цепью ассоциаций, которые
вытекают из какого-либо элемента содержания сновидения, то можно скоро прийти к
другому элементу этого же содержания. Мысли, приходящие в голову по поводу
сновидения, восстанавливают те связи, которые в самом сновидении не видны.
Когда кто-либо полагает, что другие станут заботиться о нем без всякой пользы
для себя, разве не предполагают обыкновенно задать такому простаку иронический
вопрос: "Что же вы думаете, что-то или иное делается ради ваших прекрасных
глаз?" С этой точки зрения слова г-жи Е. Л. в сновидении - "у вас всегда были
такие прекрасные глаза" - означают не что иное, как - "люди вам всегда оказывали
услуги; вы все даром получали". Конечно, в действительности всегда было
наоборот: за все то хорошее, что мне делали другие, я платил дорого; но,
по-видимому, на меня все-таки произвело впечатление то обстоятельство, что мне
вчера даром досталась карета, в которой мой друг отвез меня домой.
Кроме этого, приятель, у которого мы вчера были в гостях, часто заставлял меня
оставаться перед ним в долгу; лишь недавно я не воспользовался случаем отплатить
ему. Между прочим, у него имеется единственный подарок от меня - античная чаша с
нарисованными по краям ее глазами для защиты от "дурного глаза". Кстати,
приятель этот - глазной врач; в этот же вечер я спрашивал его о пациентке,
которую направил к нему для подбора очков.
Я замечаю, что почти все отрывки сновидения приведены в новую связь. Однако
вполне естественно было бы спросить, почему в сновидении на столе фигурирует
именно шпинат? Дело в том, что шпинат напоминает мне маленькую сцену,
происшедшую недавно за нашим семейным столом, когда мой ребенок - как раз тот, у
которого действительно красивые глаза, отказывался есть шпинат. В детстве я
точно так же вел себя: шпинат долгое время был мне противен, пока мой вкус не
изменился и зелень эта сделалась моим любимым блюдом; воспоминание о последнем
сближает, следовательно, мои вкусы в детстве с вкусами моего ребенка. "Будь
доволен, что у тебя есть шпинат, сказала мать маленькому гурману, есть дети,
которые были бы очень рады и этому кушанью". Это течение мыслей напоминает мне
об обязанностях родителей по отношению к детям, и в этой связи слова Гете: "Вы
сами жизнь даете нам; бедного вы делаете должником" - приобретают новый смысл.
Здесь я остановлюсь, чтобы рассмотреть полученные до сих пор результаты анализа
сновидения. Следуя за ассоциациями, выплывающими непосредственно за отдельными
вырванными из общей связи элементами сновидения, я пришел к ряду мыслей и
воспоминаний, которые обнаруживают значимые переживания моей душевной жизни.
Этот добытый посредством анализа сновидения материал находится в тесной связи с
содержанием сновидения, но связь эта все-таки такова, что я никогда не мог бы
получить этот новый материал из самого содержания сновидения. Сновидение не
сопровождалось никакими эмоциями, было бессвязно и непонятно; однако, когда
всплывают скрытые в сновидении мысли, я испытываю сильные и вполне обоснованные
эмоции. Мысли сами соединяются в логически связанные ряды, в центре которых
повторно появляются некоторые представления; в нашем примере такими не
выступающими в самом сновидении представлениями являются: противоположности
своекорыстное - бескорыстное и быть должным - делать даром. В этой полученной из
анализа ткани я мог бы крепче стянуть нити и показать, что последние сходятся в
одном общем узле; но соображения не научного, а частного характера не позволяют
мне произвести эту работу публично: дело в том, что я вынужден был бы тогда
сообщать многое из того, что должно остаться моей тайной, так как при анализе
своего сновидения я уяснил себе такие факты, в которых неохотно признаюсь самому
себе. Но почему в таком случае я не изберу для анализа другое сновидение, чтобы
анализ его мог скорее убедить в точности смысла и правильности связи полученного
из него материала? На это можно ответить, что каждое сновидение, которым я
займусь, неизбежно приведет меня к тем же неохотно сообщаемым фактам и побудит к
такому же умалчиванию. Этого затруднения я не избежал бы также и в том случае,
если бы стал анализировать сновидение другого лица; разве только обстоятельства
позволили бы отбросить всякие умалчивания без вреда для доверяющегося мне лица.
Уже теперь приходит в голову идея, что сновидение является как бы заместителем
того богатого чувствами и содержанием хода мыслей, к которому мы пришли после
анализа. Я еще не знаю процесса, путем которого из этих мыслей возникло данное
сновидение, но я вижу, что неправильно рассматривать это сновидение как чисто
телесное, психически незначимое явление, возникшее будто бы благодаря
изолированной деятельности отдельных групп клеток спящего мозга.
Кроме того, я замечаю еще две вещи: во-первых, содержание сновидения гораздо
короче тех мыслей, заместителем которых я его считаю, и, во-вторых, анализ
обнаружил в качестве побудителя сновидения ничтожный случай, имевший место
накануне вечером.
Я, конечно, не стал бы делать так далеко идущих выводов, если бы в моем
распоряжении был анализ только одного сновидения; но опыт показал мне, что,
следуя без критики за ассоциациями, я при анализе любого сновидения прихожу к
такому же ряду мыслей, связанных между собой по смыслу и правильным образом. Вот
почему не следует думать, что обнаруженная при первом анализе связь может
оказаться случайным совпадением. Теперь я считаю себя вправе зафиксировать свою
новую точку зрения в определенных терминах. Сновидение, как оно вспоминается
мне, я противопоставляю полученному при анализе материалу и называю первое (т.
е. сновидение) явным содержанием сновидения, а второй (т. е. материал) - пока
без дальнейшего разграничения - скрытым содержанием сновидения. Теперь нам
предстоит разрешить две новые задачи: 1) каков тот психический процесс, который
превратил скрытое содержание сновидения в явное, знакомое мне по оставленному в
памяти следу, и 2) каков тот или те мотивы, которые вызвали такое превращение?
Процесс переработки скрытого содержания сновидения в явное я буду называть
работой сновидения; противоположная этому работа, ведущая к обратному
превращению, знакома уже нам как работа анализа. Остальные проблемы сновидения -
вопрос о побудителях сновидений, о происхождении их материала, о смысле и
функции сновидений, о причинах забывания последних - все это я буду обсуждать
при анализе не явного, а вновь обнаруженного скрытого содержания сновидения.
Так как все встречающиеся в литературе противоречивые и неправильные взгляды на
сновидения можно объяснить незнакомством авторов со скрытым содержанием
сновидения, которое может быть вскрыто только путем анализа, то я впредь самым
тщательным образом буду избегать смешения явного сновидения со скрытыми его
мыслями.
|